"ВОЙНА И ВОЛЖСКИЙ ХАРАКТЕР". ВОЙНА — В ВОСПОМИНАНИЯХ САРАТОВЦЕВ

Предлагаем вашему вниманию отрывок из второй части проекта "Война коснулась и нашей семьи". Книга вышла в конце апреля, в ее основе - ранее не опубликованные и новые письма жителей области в адрес одноименной радиопрограммы и ее ведущей Лилии Липатовой.

В течение мая мы будем делиться с подписчиками отрывками из книги.

Письмо Касовича Андрея Стальевича (Саратов):

"В нашей семье есть человек, бережно хранящий память о родных фронтовиках. Это моя мама, Александра Васильевна Касович. Она родилась в большом поволжском селе Золотое, что на крутом правом берегу великой реки в 70 километрах южнее Саратова. Золотое называли родиной волжских капитанов. Среди известных речников и дядя мамы Федор Алексеевич Коняхин. Во время Сталинградской битвы ему было поручено переправлять на левый берег Волги покидавшее город гражданское население. А с левого берега его пароход в составе флотилии доставлял к местам боев солдат и боеприпасы. И все это под ожесточенной бомбежкой фашистов, не прекращавшейся подчас ни днем, ни ночью. Подплывая к тому или другому берегу, приходилось искать подходящее место для высадки людей, поскольку причалы, как таковые, вскоре после начала ожесточенных боев были уничтожены.

Знавший Волгу как свои пять пальцев, Федор Алексеевич всякий раз находил бухточки или протоки, поросшие лесом, чтобы пассажиры, которых он эвакуировал, — женщины, дети и старики, — как можно быстрее укрылись в густой листве и перестали быть мишенями для немецких бомбардировщиков. За мужество и находчивость дед Федор, как я всегда называл его, был награжден орденом Ленина. Судьба словно хранила водника, сберегала для мирной послевоенной жизни, в которой у него на первом месте всегда была матушка Волга. И еще много-много лет дед Федор проработал на своей любимой должности — диспетчера речного порта.

Летом 1942-го, когда немцы упрямо рвались к Сталинграду, мама узнала, что такое налеты вражеской авиации. С тетей, Екатериной Алексеевной Князевой, ходили на покос запасать сено для единственной кормилицы — коровы, и там, на лесной делянке, вдалеке от села, вдруг услышали грохот, напоминавший раскаты грома. Сразу же поняли — добралась война и до Золотого. До этого немецкие самолеты летали ночью, и в основном на разведку, а тут вдруг нагло заявились днем и сбросили бомбы. Беспокоясь за близких, побежали в село и увидели, что взрывная волна выбила в их доме все стекла. А на соседней улице вместо большого одноэтажного дома обнаружили гигантскую воронку. По счастью, в тот день никто не погиб, потому что все жильцы, от старых до малых, работали в поле. Фашисты целились в три больших клепаных резервуара для топлива, расположенных на высоком волжском берегу сразу за селом. Блестевшие на солнце серебристые баки — идеальная мишень для бомбометания. Но немецкие пилоты раз за разом промахивались. Хотя зениток в селе не было. Впрочем, старики говорили, что атаковали фашистские летчики в основном дорогу, что вела в Сталинград. Она проходила неподалеку от Золотого, в степи. Много погибло водителей грузовиков, которые доставляли к местам боев бензин, а на обратном пути забирали из Сталинграда раненых бойцов. Кирпичные корпуса сельской больницы были переполнены шоферами, пострадавшими от обстрелов и бомбежки. Очень скоро золотовская детвора научилась по гулу моторов и винтов различать наши и вражеские самолеты.

У «Мессершмиттов» очень неприятный, завывающий, утробный звук. Появлялись они регулярно, два раза в сутки, днем и ночью. И, скинув несколько бомб на село, фашистские стервятники устремлялись «утюжить» сталинградский тракт. Страх в юных душах селян, конечно, поселился, но никакой паники не было. Покрестьянски основательно готовились селяне защищать свою жизнь и имущество.

Родственники и соседи, к примеру, углубляли погреба и складывали туда теплые вещи — пальто, шерстяные платки, валенки. Чтобы, не дай Бог, не остаться зимой без одежды, если дом разбомбят гитлеровцы. Да и времени особенно не было у детей и взрослых, чтобы «нагуливать» панику. Руки все время были в работе. Чтобы осилить совершенно неподъемный сталинский продналог, которым государство обложило подсобное хозяйство, приходилось выворачиваться наизнанку. А ведь от основной работы селян никто не освобождал. Мамина тетя — телефонистка — часто выходила в ночную смену. Бабушке уже тяжело было справляться с домашней скотиной. И потому каждое утро перед школой маме приходилось вставать чуть свет, идти доить корову Зорьку, а после отгонять ее в поле на выпас. Потом с большим ведром, полным молока, мама шла на сепаратор, он был один на все село, и там очередь всегда выстраивалась длинная предлинная.

Сепарированное, пустоватое молоко оставалось в семье, а сливки уходили государству, их относили в приемный пункт. Тонкие девичьи руки далеко не всегда справлялись с ремеслом, которое под силу только взрослой женщине. Норовистая Зорька то и дело отказывалась повиноваться 11-летней девчонке и однажды даже ударила ее своим копытом прямо по лицу. Челюсть моментально съехала набок, и мама вся в слезах от боли побежала к соседям, к семье врачей, эвакуированных из Ленинграда. Но толком рассказать о том, что произошло, она никак не могла — с выбитой-то челюстью! Впрочем, после этого случая корова, наверное, поняла, что переборщила, почувствовала свою вину, и больше девочку не обижала. Приходилось трудиться за еду. Летом 1941-го и 1942-го на колхозные поля нападали полчища клопов-черепашек. И всех золотовских школьников под началом учителей сажали на телеги, запряженные коровами, и отправляли на битву с вредителем. Черепашку снимали с колосков пшеницы и собирали в стеклянные бутылки.

За целый день удавалось наполнить иногда по две бутылки с дурно пахнущими клопами. За это детей кормили так называемой затирухой, то есть растертой в ладонях мукой, которую добавляли в кипящий котел с водой. Ни соли, ни сахара в селе не видели с довоенных времен. Но и такому обеду, не евшие досыта дети, были рады. Когда в конце 1990-х мама побывала в родном селе, ее внимание привлек памятник воинам-золотовцам, погибшим в годы Великой Отечественной. В скорбном списке нашла немало знакомых фамилий. Но не было, к сожалению, на этом печальном камне ни фамилии мужа тети Александра Александровича Сахаровского, погибшего в 1941-м под Москвой, ни двоюродного брата, партизана-радиста Виктора Павловича Князева.

В 1941-м, приписав себе год, Виктор Князев уезжает в Саратов и устраивается на курсы военных связистов. Позже мама узнала, что Виктора как радиста неоднократно забрасывали с самолета в партизанские отряды на оккупированной территории. Он обеспечивал связь этих подразделений с центром управления партизанским движением на Украине. Примечательный документ — боевая характеристика сержанта Виктора Князева, радиста партизанского отряда «За Родину». «Тов. Князев десантировался в немецкий тыл 27.6.44 г. За время пребывания в отряде тов. Князев показал себя как смелый настойчивый, отлично знающий свое дело партизан-радист. При прыжке с самолета рация вышла из строя, и тов. Князев приложил все усилия для ее восстановления… Когда вышел из строя движок, тов. Князев приспособил для работы движок из Чехословацкой армии и несмотря на все трудности обеспечивал бесперебойную связь отряда со штабом. Тов. Князев сам лично ходил в боевые разведки, где показывал себя как смелый партизан. Работая на трофейном радиоприемнике, он аккуратно принимал сводки совинформбюро для информации отряда… 

"Командир отряда Куров". А удостоверил характеристику в декабре 1944-го начальник штаба Партизанского  движения Первого Украинского фронта. Именно в это время согласно имеющимся документам радист шифровальщик Виктор Князев выбыл из партизанского отряда, потому что тот уже соединился с Красной Армией. Скорее всего, за успешное выполнение боевой задачи в начале 1945-го Виктору присвоено
звания «старшина». В январском письме матери из Польши он написал, что собирается на новое задание, и заранее просил прощения, если от него долго не будет весточки. Сегодня ругаю себя за то, что, пока жива была Екатерина Алексеевна, я, студент-историк, так и не удосужился расспросить ее, где встретил Виктор день Победы, каких наград был удостоен, да много чего еще. Известно только, что отважный радист сменил военный мундир на милицейскую форму и поступил на службу в Поморянский районный отдел милиции Львовской области. Органы МВД усиливались военными спецами для активной борьбы с бандеровцами на Западной Украине. Из документов ясно, что в январе 1946-го двадцатидвухлетний старшина Князев занимал офицерскую должность. Это важное замечание.

В ночь на Новый год в Поморянском клубе на втором этаже  собрались офицеры сженами и подругами отметить праздник. Пришел туда и Виктор Князев с девушкой. Неожиданно перед ним возник перевозбужденный подполковник и грубо приказал покинуть зал. Дескать, здесь только офицеры… Якобы между мужчинами произошла словесная перепалка, и оскорбленный Виктор пригрозил старшему по званию: «Ты еще пожалеешь об этом, пузатый!» Спустился вниз и выстрелил в себя из пистолета. Рана оказалась смертельной, и 7 января 1946-го Князев умер в госпитале. Об обстоятельствах гибели бывшего радиста-партизана моей бабушке — энгельсскому адвокату Феодосии Алексеевне Ляховой — стало известно из неофициальной переписки с милиционерами Поморянского райотдела только в 1957 году. Но не верится, что выдержанный воин, не раз смотревший смерти в лицо, в припадке истерики пустил себе пулю. Трудно предположить, что опытный боец не смог застрелить себя, а только ранил. Виктор Князев был непьющим и уравновешенным человеком, заподозрить его в дебоше нельзя. Скорее всего, в ходе словесного конфликта старший офицер сам выхватил пистолет, мог и нажать на курок, а потом, дабы не пачкать честь мундира, начальство решило спрятать концы в воду и все списать на самоубийство. Только через десяток лет после того злополучного января моя бабушка как известный в Энгельсе юрист своими хлопотами сумела добиться назначения сестре пенсии за потерю кормильца. Писали даже секретарю ЦК КПСС, земляку Михаилу Андреевичу Суслову. Свидетельство о смерти сына, выданное семье в 1958-м, шокировало. В графе «причина смерти» значилось: «Определение Нарсуда 1-го участка Волжского района Саратова». Не было указано даже место смерти. Классическая отписка! Больших усилий стоило моей бабушке добиться, чтобы ее осиротевшая сестра смогла переехать из Золотого в Энгельс к родственникам. В Энгельсе мама жила вместе со старшей сестрой Розой, двоюродной сестрой Ниной, бабушкой Капитолиной Никифоровной и своей мамой Феодосией Алексеевной.

В этом сообществе женщин у каждого была своя роль. Мама-юрист целыми днями на работе, она с полным портфелем документов обходила весь Энгельс вдоль и поперек, поскольку редкий автобус нельзя было назвать полноценным общественным транспортом. Бабушка вела домашнее хозяйство. Восемнадцатилетняя сестра Роза в Саратове закончила курсы медсестер и поступила в один из госпиталей областного центра. Мечтала попасть на фронт, на передовую. И две ровесницы сестренки тоже не хотели отставать. Шла зима 1943-го. Одиннадцатилетние девчонки после уроков мчались в ближайшее медицинское учреждение, чтобы чем-нибудь помочь медработникам и раненым бойцам. Госпиталь размещался в одноэтажном здании энгельсской школы № 24, неподалеку от железнодорожных мастерских. Однажды санитарка вышла к добровольным помощницам и поделилась своей проблемой: «Не хватает рук, чтобы стирать бинты! Сумеете?».«Конечно!». И с этого момента началась совсем не девичья работа. Окровавленные бинты приносили домой, отстирывали в жидком, очень пахучем, «собачьем» мыле, которое покупали на рынке в ведрах, а затем тщательно эти бинты полоскали, проглаживали большим утюгом на углях, а потом аккуратно сворачивали в рулоны и относили в госпиталь. Конечно, страшновато было, и психологически тяжело, очень жалко страдавших людей. Глаза страшатся, а руки делают. Но не стиркой единой заняты были добровольные помощницы. Мама вспоминает, как раненые бойцы, неспособные держать в руках карандаш, просили под диктовку написать письмо родным. Особенно часто слал весточки домой красноармеец по фамилии Хабибуллин. То матери привет, то девушке своей… Госпитальные палаты стали для девочек-подростков и своеобразными эстрадными подмостками. Сестры, обладавшие хорошим слухом, пели на два голоса популярные песни: «Землянку», из кинофильма «Волга Волга», русские народные…Наградой были аплодисменты и улыбки на лицах суровых воинов. Хоть чуточку, но облегчали боль и страдания.

Большое спасибо за привитую любовь к музыке, к песне и романсу надо сказать учительнице пения энгельсской школы № 25 Саре Исааковне. Они подолгу репетировали. И настолько осмелели девчонки, что концерты «а капелло» стали давать и в других госпиталях Энгельса. Один из раненых в знак признательности даже подарил маме ножницы: «Бери и пользуйся, они тебе пригодятся в хозяйстве!» А еще сестры шили кисеты и варежки для бойцов, и каждое поручение от работников госпиталей воспринимали как боевую задачу, как маленькую, но все-таки помощь фронтовикам, городу, народу, стране в жестокой войне с врагом.

Во время Сталинградской битвы, да и позже, немцы бомбили Энгельс так же настойчиво, как и Саратов. Одной из главных целей был железнодорожный мост через Волгу. Но доставалось и жилым кварталам. Во дворе дома женщины маминой семьи выкопали большую яму, накрыли ее досками, и сверху засыпали землей. В этом своеобразном убежище мои родные отсиживались ночами во время налетов вражеской авиации. И напоследок о чуде! Только чудом можно объяснить, как смогла выбраться из разрушенного Сталинграда мамина тетя Антонина Алексеевна. Она работала на Сталинградском тракторном заводе и оставалась на рабочем месте вплоть до страшной "ковровой" бомбардировки 23 августа 1942-го, когда фашисты при активной поддержке с воздуха прорвались к сердцу города и прямой наводкой били по производственным корпусам. С группой беженцев ей удалось переправиться на левый берег Волги, и начался долгий путь в Энгельс. Вроде бы пешком пройти без малого 400 километров — задача трех-четырех недель. Но ведь речь идет не о туристах, а о людях ослабленных, возможно, раненых, не способных передвигаться быстро. Родные в Энгельсе ничего не знали о судьбе Антонины, переживали, но надежда на встречу все равно жила. Когда бабушка Капитолина оставалась дома одна, она от тоски по младшей дочери по-деревенски громко плакала и причитала: "И где ты, моя хорошая, голодная ты, холодная? Дите твое здесь в порядке, и сытое и накормленное…" Мама с сестренкой, возвращаясь из школы, еще на углу дома обычно слышали эти причитания. Но 7 ноября было непривычно тихо. Когда открыли калитку, сестра Нина увидела на пороге свою маму и тут же бросилась к ней! Антонина Алексеевна была сильно похудевшая, вся в лохмотьях, туфли стоптаны, но главное, она была жива! Бабушка Капитолина украдкой от внучек комсомолок не переставала молиться за здравие дочки, оставшейся в огненном Сталинграде. И как знать, может быть, именно этими молитвами она и приблизила час долгожданной встречи".

__________________________________________________________

Чтобы приобрести книгу для себя и своих близких, отправьте заявку на нашу электронную почту: saratovrfn@yandex.ru.